– Ты-то переживи теперь! Со стыда теперь усохнешь…
Шурыгин, чтобы не слышать ее ворчанья, ушел в горницу, сел к столу, налил сразу полный стакан водки, выпил. Закурил. «К кирпичам, конечно, ни один дьявол не притронется, – подумал. – Ну и хрен с ними! Сгребу бульдозером в кучу, и пусть крапивой зарастает».
Жена пришла поздно. Шурыгин уже допил бутылку, хотелось выпить еще, но идти и видеть злую продавщицу не хотелось – не мог. Попросил жену:
– Сходи возьми бутылку.
– Пошел к черту! Он теперь дружок тебе.
– Сходи, прошу…
– Тебя просили, ты послушал? Не проси теперь и других. Идиот.
– Заткнись. Туда же…
– Туда же! Туда же, куда все добрые люди! Неужели туда же, куда ты, харя необразованная? Просили, всем миром просили – нет! Вылупил шары-то свои…
– Замолчи! А то опояшу разок…
– Опояшь! Тронь только, харя твоя бесстыжая!.. Только тронь!
«Нет, это, пожалуй, на всю ночь. С ума посходили все».
Шурыгин вышел во двор, завел мотоцикл… До района восемнадцать километров, там магазин, там председатель колхоза. Можно выпить, поговорить. Кстати, рассказать, какой ему тут скандал устроили… Хоть посмеяться.
На повороте из переулка свет фары выхватил из тьмы безобразную груду кирпича, пахнуло затхлым духом потревоженного подвала.
«Семнадцатый век, – вспомнил Шурыгин. – Вот он, твой семнадцатый век! Писать он, видите ли, будет. Пиши, пиши».
Шурыгин наддал газку… И пропел громко, чтобы все знали, что у него – от всех этих проклятий – прекрасное настроение:
Что ты, что ты, что ты, что ты!
Я солдат девятой роты,
Тридцать первого полка…
Оп, тирдар-пупия!
Мотоцикл вырулил из деревни, воткнул в ночь сверкающее лезвие света и помчался по накатанной ровной дороге в сторону райцентра. Шурыгин уважал быструю езду.
К Андрею Кочуганову приехали гости: женина сестра с мужем. Сестру жены зовут Роза, мужа ее – Сергеем; Сергей Сергеевич, так он представился, смуглый, курносый, с круглыми, бутылочного цвета глазами.
Сестры всплакнули на радостях и поскорей ушли в горницу и унесли туда чемоданы.
– Ну, теперь полдня будут тряпки разглядывать, – сказал Сергей Сергеич снисходительно, но не без гордости – тряпок было много. С таким видом вытаскивают, будучи в отпуске дома, молодые лейтенанты червонцы из кармана. Но тех извиняет молодость, этот – сорокалетний – гордился со смаком.
Свояки закурили.
– На сколь? – спросил Андрей.
– У нас отпуск большой, мы же – льготники. – И опять гордость, высокомерие. Живого места нет на человеке – весь как лоскутное одеяло, и каждый лоскут – кричит и хвалится. – На особом положении.
– На каком таком особом?
– В смысле зарплаты и отпуска.
– Что, очень большая зарплата?
Свояк Сергей Сергеевич посмеялся неведению Андрея.
– У меня, например, выходит до четырехсот.
Свояк Андрей удивился:
– Ого-го!
– Сколько у вас тут профессор получает?
– Где?
– Ну, здесь, на Большой земле.
– А я откуда знаю сколько.
– Самый высокооплачиваемый профессор получает пятьсот рублей. Максимум.
– Ну. И что?
– А я пять классов кончил, шестой коридор… – Свояк Сергей Сергеич опять посмеялся. – Вот так и живем.
– Значит, хорошо. Это хорошо.
– Не жалуемся. Тут отдохнуть-то хоть можно?
Андрей пожал плечами.
– Так… а чего, поди? Отдохнуть, по-моему, везде можно.
– Не скажи. Я говорил своей: поедем в Ялту! Нет, говорит, домой охота. Ну, поедем домой, если такой нетерпеж. Я, как правило, в Ялте отдыхаю. Не люблю в этих деревнях: в магазине ничего нет… Сейчас по дороге зашел в ваш магазин. «Дайте, – говорю, – шампанского». Она на меня – как баран на новые ворота: «Какого шаньпанскыва?» – «Ну, обыкновенного, – говорю, – сухого, полусухого, сладкого, полусладкого… Какое у вас есть?» – «Никакого». Вина хорошего и то нет. Одна сивуха.
Андрей поднялся.
– Пойду дровишек поколю. Банешку-то надо, наверно, протопить?
– Баню – это хорошо. У вас по-черному?
– По-черному.
– Вот это хорошо! Некоторые удивляются: ты любишь по-черному? А я люблю. Хорошо, дымком пахнет. Воды только натаскай побольше.
Андрей вышел на двор.
Вскоре вышла жена Соня.
– Ох и навезли! – заговорила она восторженно и с каким-то святым благоговением. – Мне два платка вот таких – цветные, с тистями, платье атласное, две скатерки, тоже с тистями…
– Ты вот чего… С тистями… Воду надо таскать, – заметил Андрей. – Свояк любит, чтоб воды было навалом.
– Господи, да я для них!.. И ты, Андрей, уж постарайся. Да повеселей будь, а то ходишь, как этот… бурелом какой-то. Подумают, что мы – не рады. А я без ума радешенька. Ох, шали!.. Во сне таких сроду не видывала. Живут же люди!
Мылись в бане уже затемно.
Свояк Сергей Сергеич парился отменно, тазами лил на себя воду, стонал блаженно… Андрея поразило обилие наколок на его сухопаром теле.
– Тянул! – весело сообщил Сергей Сергеич, когда Андрей спросил о наколках. – Четыре года… По молодости. Брат в сельпо работал, везли товар в лавку… Ху! Кха!.. Я в одном месте запрыгнул в машину, сбросил два тюка крепдешина – попались. Ну-ка, поддай ковшичек.
Андрей поддал. Сергей Сергеич опять неистово начал хлестаться, опять закряхтел, застонал…
– Ну, и как?
– А?
– С крепдешином-то?
– Я ж говорю: попались. Вломили: мне четыре, брату семь… Не посмотрели на его ордена. У него орденов двенадцать штук было. С медалями.